стр. 1  2  ...  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15

Женщине Елене, правда, некуда было к нему "прийти, чтобы остаться". Бестрепетнов проживал с родителями в двух комнатах в осточертевшем городе Подольске, и таскался на работу в электричке. И к чертям собачьим такую жизнь. Как вернется в Москву - возьмет да и снимет квартиру. Не хватит зарплаты - будет разгружать ящики с "Распутиным". Однокурсник его Черпаков, известный на факультете под прозвищем "Гомо Эректус", держал банду грузчиков, все родных институтских кадров, и зарабатывал на "Распутине" гигантские деньги. Он, правда, Бестрепетнова в свою банду не звал, но наверняка взял бы, если б тот попросился.

А он не просился, потому что, проводив Таньку, жил последние четыре года совершенным чудаком и не видел, для чего ему зарабатывать много денег и куда их потом девать. Не покупать же, в самом деле, каких-нибудь "Мавродиков"!..

Но теперь все будет по-другому. Теперь ему на весь мир наплевать, потому что с ним такая баба!

Джентельмены и не очень - все шалеют, стоит ей только тряхнуть своим золотистым облаком!

Что она в нем нашла? Об этом он боялся её спрашивать, как и о своих предшественниках. Зачем? Она - с ним, и этого более чем достаточно.

Она опять уснула. Несмотря на то, что ей хотелось... кое-чего.

А чего "кое-чего"? А? Ну-ка, скажи, Бестрепетнов, вслух! Чего ей хотелось?..

Да иди ты, отмахивается Бестрепетнов.

Нет, ты скажи!..

- Пи-и-исать... - говорит Бестрепетнов одними губами.

Молодец!

Он отодвинул одеяло и стал целовать её в плечико.

Она, не открывая глаз, обняла его голову теплыми руками.

Что это были за руки!

Старая теплая собака прибежала и улеглась напротив открытой двери, высунув язык.

Он сунулся целовать Лену дальше, но она пальчиком велела подавать ей трусики и халатик.

- Не смотри на меня. Я со сна некрасивая.

Красивая! красивая, Господи Боже ты мой!

Рот наполнился слюной, и он ничего не сказал.

Уж скорее бы сесть завтракать и отвлечься.

- В мясорубку не пойдем, ладно, малыш? - сказала Лена.

- В какую мясорубку?

- Во вчерашнюю.

- А куда пойдем?

- Подальше пойдем. Где поменьше людей.

- О, да, да. А ты... плаваешь-то хорошо? А то я во вчерашнем киселе и компоте и не разглядел...

- Я плаваю изумительно. Я два раза в неделю хожу в "Олимпийский". Хочешь, и тебе ебонимент сделаю?

- Что, хороший бассейн?

- Бассейн как бассейн. Инструктора - козлы, но на это они и спортивные инструктора. А если ты будешь со мной, так мне и вовсе ничего не страшно.

- Тогда сделай, сделай ебонимент.

- Заметано.

Ну вот, подумал Бестрепетнов, уже я заговорил на её языке. Уже и слово "ебонимент" не резануло слух, как резануло бы месяц назад, и я машинально за ней повторил... Так пойдет - скоро курить научусь...

Лена разговор вела как бы между прочим, сама же была поглощена аккуратным и неукоснительным приемом пищи. Откуда в ней эта основательность, это спокойствие? в который раз подивился Бестрепетнов. Такая детская уверенность во всем, что бы ни делала. Добро бы она была глупа, но она ведь умная, как чёрт. За два месяца знакомства - ни одной фальшивой ноты.

Бестрепетнов думал, что так не бывает. Вот ведь и в тот, в первый их вечер, на даче - она вела себя так, будто все, что с ними случилось, было запрограммировано случиться в том самом месте в то самое время, ведь ни тени сомнения не было у нее в том, что все идет, как должно идти. Ну просто записали про тебя, Бестрепетнов, в Книге Судеб: такого-то числа судьба тебе, Бестрепетнов, быть трахнутым в майском лесу самой красивой женщиной на свете, и как ты не трепыхайся, никуда тебе от этого не деться. Хотя, чего, собственно, трепыхаться-то? никто и не трепыхался.

Только нет, нет никакой Судьбы, и Книги никакой нет, и человек - сам кузнец своего Несчастья и сам могильщик всему хорошему, что с ним в жизни происходит!..

А спокойствие и основательность - это все от молодости, брат, от молодости. Это когда женщине - сорок, да бросил молодой любовник, и кто знает, когда будет другой, да и вовсе жизнь не задалась - вот тогда и помечется она по углам, гася о холодильник сигареты в помаде, порыдает над немым телефоном, а теперь-то - какие причины не быть основательной и спокойной?.. Никаких.

Они вышли во двор, положив в пакет полотенце и сигареты, а потом Бестрепетнов побежал назад, потому что нужно было взять еще расческу и кошелек, а когда вышел из калитки - то увидел, что Солнечной преградили дорогу три ханурика с баклагою вина и никуда её не пускают.

Ну, сейчас будет мордобой!

Бестрепетнов подошел твердым шагом и спросил:

- В чем дело, товарищи?

- А! - сказали ханурики. - Твоя, что ли, пацанка? А мы её решили снять. Ну, извини, браток.

И почему-то пожали Бестрепетнову руку, как какому-нибудь передовику производства. И ушли.

- Тебя здесь нельзя надолго оставлять без присмотра, - трезво сказал все еще взволнованный Бестрепетнов.

- Я-то тут при чем, - сказала Лена. - Но без присмотра, действительно, лучше не оставлять. Ишь! Снять решили... Пролетарии всех стран маршируют в ресторан. Так бы я с ними и пошла. Пьяные козлы!

Беседуя таким образом, они прошли по набережной, которая упиралась в винодельческие угодья, а за угодьями тянулись места вполне дикие, хоть и тоже полные присутствия цивилизованного гражданина. Присутствия все убавлялось, пока, наконец, не убавилось совсем, и решено было дальше не идти, тем более что дальше сыпучие скалы вплотную подступали к воде, и только очень редкие мужчины, стройные, как тарзаны, зачем-то устремлялись туда, прыгая по обрушившимся в море валунам.

Ах!..

Ах, лучше не ложиться на песок, придя на пляж, а сразу, сразу... не то первый заход в воду будет похож на первый прыжок с парашютом...

И вода здесь уже прозрачная, и песок уже чист.

А в чрезвычайном удалении от берега торчит из моря, представьте, скала.

И чаек на этой скале - невозможное количество. Видно, они днем прилетают сюда отдохнуть от многолюдья. Но сегодня им отдохнуть не пришлось.

Как только Солнечная и Бестрепетнов вылезли на камень - вся белая орущая хлопающая крыльями орава обиженно снялась со скалы и умчалась неизвестно куда.

Скала склоном своим, обращенным в море, образовывала уступ, с которого можно было, при желании, держать оборону против материка, и уступ этот отвесно обрывался в сторону туманного горизонта. В грудь скалы бился, буйствуя, крепкий ветер, и крутые волны разбивались о камень, посылая наверх свои радостные брызги. Шторм, настоящий шторм, прекрасный, яростный, солнечный шторм творился здесь под скалою.

Бестрепетнов шагнул на край уступа, бесстрашно гикнул и, сверкнув в воздухе золотистым боком, со стоном вошел в волнующуюся глубь. Потом вылез из воды, забрался наверх и опять сиганул с самого верха, еще раз вонзил себя в морское лоно.

И, вылезши на уступ, гордо посматривая в неистовую прозрачную стихию, тяжело дыша от праведного подвига покорения её, возлег рядом с подругой на ровную обделанную чайками площадку.

А купание в море во время шторма дает, между прочим, возможность испытать некое подобие женского чувства: как это быть в объятиях сильного, опытного и любимого, который сделает с тобою все, что захочет...

- Смотри... Там дальше камни - они кончаются, и опять - пляж. И смотри, какой роскошный: совсем мало людей. Завтра мы перепрыгнем эти камни и будем купаться там. Должна я отдохнуть от сутолоки или нет? Так что готовься завтра к переходу Суворова через Альпы.

- Нам, татарам, индифферентно: хоть через Гималаи.

- Посмотри, Бестрепетнов, не плывет ли кто к нам сюда. Я хочу позагорать голышом...

- А!.. хоть бы и плыли... - храбро сказал Бестрепетнов.

- Ну как это - "хоть бы и плыли"... Как это?..

- Так. Что естественно - то не постыдно.

- Фи. При мне, при филологе, таких тривиальностей, пожалуйста, больше не произноси.

- Ишь ты, - сказал Бестрепетнов, с уважением, впрочем, сказал. - При филологе... Следить, стало быть, за своей речью?

- Следить.

- А, скажем, выматериться можно?

- Ну... ненормативная лексика - это допускается, сколько угодно. Как при враче обычное дело - раздеться, так при филологе произнести... разные слова.

- Понятно. При таком филологе, как ты, раздеться каждый с удовольствием разденется... Или я опять все перепутал?

- Нет, не перепутал, каламбурщик чертов. Все же посмотри, не плывет ли кто? А то неправильно поймут. Все ж не Европа.

- Да... пусть понимают как хотят, - сказал Бестрепетнов, стянул с себя плавки и подставил солнцу все, что имел.

- Ты что же? незакомплексованный совсем?..

- Чего комплексовать? Красота спасет мир. Или это снова тривиально?

- Нет, это ничего. Говорят, это из Достоевского, это можно.

Бестрепетнов, щурясь, посмотрел на неё.

- Вопрос можно задать на засыпку?

- Задай.

- Ты читала Достоевского?

- Конечно читала. А что с ним еще можно делать? Почему это тебя удивляет?

- Нет... просто я спросил у одной женщины, давно уже, читала она Достоевского или нет, и знаешь, что она мне ответила? Она ответила, что здесь одно из двух: либо быть женщиной, либо читать Достоевского.

- Ну, об этом мы с тобой потом поговорим. И про твоих женщин тоже... А сейчас давай спасать мир.

- Ты спасай. Я-то какое отношение имею к красоте...

- Ну почему же? Ты красивый.

Бестрепетнов рассмеялся с горечью и сказал:

- Когда мне было семнадцать лет, я играл в хоккей за юношескую сборную города Подольска под десятым номером, как Мальцев, и сверкали прожектора, я вылетал на лед, как снаряд, впечатывал в борт обоих защитников, брал подачу, выходил один на один с вратарем и, прежде чем снести ворота, загонял туда и шайбу, и вратаря, и публика свистела и орала ему: "Тебе не в воротах стоять, а сам знаешь что сосать!.." - вот тогда я и впрямь был красавец мужчина, не поверишь, женщины на меня смотрели как на флакон с... (тут он осекся, потому что про женщин уже второй раз получалось не к месту, с этих мифических женщин у него и с Танькой тогда началась лажа...) А теперь-то уж что говорить - теперь я старый безумный инвалид, бродячие псы писают мне на ботинки, а мальчишки швыряют в меня комьями грязи... и где та красота, которая спасет мир, нет её, она не со мной... а она, конечно, спасет, мир и в том числе наш несчастный Совдеп, это будет, когда совок нажрётся от пуза и выберет себе умного начальника, который ему скажет: "Иди, совок, и ищи во всем красоту!" - и тогда в музее Октябрьской Революции сделают отдел полового воспитания, а мы с тобой будем две предтечи, и падем в борьбе за повышение общего культурного уровня, и на обломках напишут наши имена, так что давай смело раздевайся, я тебе даже помогу...

И он сунулся помогать.

стр. 1  2  ...  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15