стр. 1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  

Мне ничего не приснилось. Если не предположить, что я - глубоко законспирированный лунатик, и по ночам брожу с закрытыми глазами по балкону, выдираю репродукции из альбомов и рву их на мелкие кусочки.

С этой квартиры мы с N смоемся вместе. Я вернусь в коммуналку.

А пока - у меня есть немножечко времени. Днем они не придут, а вечером со мной будет N.

Я достал чистый лист бумаги и вывел на нем:

ЭПИЛОГ

Однажды осенью выдался удивительно теплый и солнечный денек. Была суббота.

Бестрепетнов долго спал, и за это ему под самое пробуждение показали дурацкий сон: будто он - Джек Лондон, и получил некое письмо, которое уже распечатал, но вдруг подумал, что оно может как-нибудь повлиять на его творческие планы, и не стал читать, а бросил в печку, после чего сел за стол и написал пятнадцатый том своих сочинений, куда вошли повести: "Молочные братья", "Ерунда" и "Космос"...

Проснулся он с тяжелой головой и решил съездить в Москву. Без всякой цели. Просто чтобы дома не сидеть солнечным днем.

В последнее время он не очень хорошо себя чувствовал.

Особенно по утрам. Начальство пообещало ему поездку в США, но надуло. Поехало само. Он забил хер на свою работу и подумывал, чем бы заняться другим, или в какое другое место уйти.

Но только подумывал, а не думал конкретно, пороги не обивал, на телефоне не висел, друзей на уши не ставил. Лень было. Он мечтал.

Мечтал, например, что какой-нибудь добрый дядечка, которому деньги некуда девать, возьмет, да и подарит ему тридцать тысяч долларов. Он купит себе квартиру в Москве и будет там жить один.

Или мечтал пойти в лес за грибами и наткнуться там на раненного истекающего кровью преступника, бежавшего от погони. Он бы преступника оставил помирать, а пистолет его забрал бы себе. Ни в кого бы не стрелял, разумеется, а хранил бы его дома за книжками в коробке из-под печенья, вечерами бы запирался и чистил бы его, и смазывал бы.

Или мечтал поехать в деревню, купить кусок земли и выращивать на нем спаржу и чеснок, а в свободное время строить дом: двухэтажный, с подземным гаражом, с сауной, с канализацией. Яму под фундамент выкопать вручную. Стены сделать бетонные, с железной арматурой внутри, с вмурованными пластиковыми бутылками из-под пепси-колы - для тепла и экономии цемента, а изнутри обить вагонкой, покрыть ее лаком в один слой, и всю мебель в доме сделать самому.

Бестрепетновская мама за него беспокоилась.

Бестрепетновский папа лежал в больнице и лечил желудок, изрядно испорченный за годы нервной работы.

Бестрепетнов вышел из подъезда, но вдруг вспомнил свой сон и вернулся к почтовому ящику. Там и впрямь лежало письмо для него. Письмо из Хайфы, от некой Тайбл Шароль. Он сунул письмо в карман и зашагал к электричке.

О, эта московская субботняя клоака! Улицы бурлят людьми и машинами. Девицы - и какие девицы! в турецкой коже, с зубами золотыми - волокут куда-то свои тюки на железных телегах. Какие-то уроды с красными флагами, с мордами опухшими стреляют у прохожих рубли на помощь раненным. Бомжатники у метро благоухают на все окружающее пространство. Народ, сбежав от жен и тещ, пьяно и радостно, по-субботнему, рыгая, хихикая, - пьет народ себе, в ус не дуя, пиво: у каждого ларька, за каждыми кустами, пиво, самое разное: и тверское темное, и тверское светлое, и заславское, и рок-н-ролл, и хамовники, а кто - и буденвейзер.

Выпив пива, утонув в толпе, влез Бестрепетнов за каким-то чертом в некий мелкооптовый магазин, где был притиснут к прилавку с разною электроникой могучим скопищем праздных людей и озабоченных купцов.

В мясорубку не пойдем, вспомнилось ему. Пойдем куда-нибудь, где людей поменьше. Салатик. Я со сна некрасивая. Где теперь та мясорубка. Где теперь его Солнечная. Все отошло, отцвело, сгорело синим пламенем, каким горит неразбавленный спирт на серебряном подносе вокруг запотевшей хрустальной стопки и расписанного затейливыми цветами блюдом с солеными огурцами.

- Мосьё! - услышал Бестрепетнов откуда-то снизу. - Парле ву франсе?

Взгляд его скользнул вдоль полок, откуда дивились на него и "панасоники", и "шарпы", и что там есть еще у них, все то, короче говоря, что вскоре институт его, в котором, конечно же, он останется работать, никуда не поедет, а будет работать там, вот только обида пройдет на начальство, так вот: все то, что вскоре институт его изрядно потеснит на рынке мировом своей продукциею новой. Сии презренныя игрушки оберегает продавец: в костюме синем тухлое мурло с торчащим во все стороны желудком, который не прострелит и "Аврора". А рядом с ним, беспомощно оскалясь, стоят, прижатые к прилавку, два гуманоида зеленых и говорят Бестрепетнову таковы слова:

- Мосье! Парле ву франсе?..

Толпа напирает.

Бестрепетнов широко улыбается и с искреннейшим видом качает головой. Гуманоиды поворачиваются к пузатому продавцу и опять, зеленый палец устремляя в небесной синевы коробку, где целомудренно лежат кассеты "Сони", в который раз уже наверно, лепечут что-то по-французски, один, один показывая палец...

- Одну нельзя, - мрачно говорит продавец. - Вместе они продаются. Вме-сте. 20 штук минимальная партия.

Гуманоиды, решив довести продавца до нервного припадка, с усердием любителей-садистов ему опять один показывают палец, при этом бурно бормоча тому неясныя тирады...

- Вместе! Вме-сте! ВМЕ! СТЕ! - злится продавец.

- Тугеза! - вдруг подсказал из толпы какой-то сообразительный человек.

- Во-во! Тугеза! - обрадовался продавец.

Гуманоиды, не знавшие, что ли, английского языка, во что трудно поверить, а может, знавшие, но какой-то другой английский язык, не наш, в котором, может, "тугеза" означает не "вместе", а, например, "пошел на хрен", - гуманоиды беспомощно повертели головой и, не найдя в толпе лица интеллигентнее, чем бестрепетновское, опять обратились к нему:

- Мосье! Парле ву франсе?..

- Да нет же! - мягко, как можно мягче отвечал Бестрепетнов сумасшедшим иностранцам. - Нет! Мэй би, инглиш? Тугеза!

- Ту-ге-за! - по слогам сказал продавец.

- Ту-ге-за!!! - скандировала толпа.

- Мосье! - сказали гуманоиды. Голос их, мертвея, опускался в шепот, как в могилу. - Парле ву франсе?..

Под громогласное "тугеза" Бестрепетнов вдруг понял, что гуманоиды не просто так от фонаря обращаются к нему уже в четвертый раз. Он понял вдруг, что кто-то - посланник здесь Судьбы. Не то - они, зеленые гвинейцы, тогда на них возложена Задача - Бестрепетнову возвратить немедля утраченные им познанья во французском и прочее другое, что им утрачено навек. Не то - Бестрепетнов посланник, и тогда на нем - не только что Задача - ответственная Миссия на нем. Он ощутил спиной огромную Державу. Держава бешено ему дышала в спину, на всю Вселенную скандируя: "Ту-ге-за!", и им, Бестрепетновым, двигала прилавок. И он тогда свои расправил плечи. И так сказал, себе пасуя на ворота, и сам же забивая туда гол:

- Ан-самбль!

- Ах! ансамбль!.. Мерси!.. - залепетали иностранцы и заторопились из магазина.

Вслед за ними толпа вынесла и Бестрепетнова. С чувством исполненного интернационального долга он вытер письмом от Таньки пот со лба, и...

Просидев двадцать минут с занесенным пером в руке, я понял, что надо поспать.

Я лег на диван, накрылся покрывалом.

Легко сказать: поспать. От выпитого крепчайшего чая ломало печень. Дышалось с трудом. Меня же еще и били нынче ночью!..

Я встал, оделся, вышел на улицу. Пошел, не спеша, к парку, потом вдоль парка, вышел к большим домам, мимо германского посольства - на проспект Л... И вот какая хитрейшая пришла ко мне в голову мысль: зайду-ка я в первый попавшийся магазин, где торгуют электроникой, а потом выйду оттуда и первое, что увижу, опишу и на том поставлю точку. Твердую окончательную точку. Жирную вонючую точку.

В магазине было пусто. За прилавком находился юноша с бритым затылком, совсем не толстый. Он зевал, и каждый его зевок наполнял пространство магазина ужасающим перегаром. У дверей топтался охранник с дубинкой, весь закамуфлированный, будто только что из джунглей. Физиономия у него была неприятная, как покрытый плесенью кусок рыбного пирога в сальном полиэтиленовом пакете.

- Что будем брать? - неласково спросил продавец.

- Ничего, - ответил я и улыбнулся.

- Как это ничего? - нахмурился продавец. - Зачем же вы сюда пришли?

Я обернулся. Пятнистый охранник шагнул влево и отрезал меня от выхода.

- Ну... так, зашел просто...

- Тебе что здесь, бесплатный музей?! - крикнул продавец.

- Да нет...

- Какого же хрена?!.

- Ну... я через неделю получаю зарплату... наверное, что-нибудь куплю... а сейчас... присмотреть... я хотел сказать, не посмотреть, а присмотреть...

- Что ты тут несешь?!! - заорал продавец. - Вась, что он тут нам несет, этот гандон?..

- Неприятностей, неверное, ищет, - пробасил охранник.

- Вась, выкинь его на хер отсюда. А то я сейчас встану и будет море крови. Вась, я тебя умоляю. Не буди во мне зверя, Вась!

Охранник схватил меня за руку.

- Не надо за руку хватать! - я сделал слабую попытку вырваться. - За руку-то хватать не надо!..

- Вась, ебни его дубинкой! - орал продавец.

- Тихо, тихо! - я вырвал руку.

В руке охранника сверкнул баллончик.

Дверь на улицу я открыл головой. Глаза резало невыносимо.

Я НИЧЕГО НЕ ВИДЕЛ!!!

Только не кричать, сказал я себе. Только не терять чувства собственного достоинства. Сейчас проморгаюсь.

Резь в глазах слегка утихла, но адски запершило в носоглотке. Я никак не мог вдохнуть полной грудью морозный воздух. Накатил выворачивающий меня наизнанку кашель.

Я непрерывно моргал глазами. Смутно, очень смутно я различил слева массу домов, справа - открытое пространство проезжей части.

Домой, домой. Промывать глаза холодным чаем. Бог даст, потом разберемся со всем этим.

Дойдя до дома, я уже видел нормально, и только омерзительный вкус в глотке и какая-то слизь в носу чертовски мне мешали.

Ну, дела.

Я открыл дверь и вздрогнул: в моем кресле кто-то сидел.

Он повернул голову и сказал:

- Ну, заходи, чего стоишь на пороге.

Это был N.

Я вошел. Отправился умываться.

- Чайник ставить? - спросил N.

- Да! - крикнул я.

Умывшись, почистив зубы, я почувствовал некоторое облегчение.

- Дикий случай произошел со мной, - сказал я, войдя на кухню. - То есть только что.

N не отвечал. Он сидел в кресле и пристально смотрел на меня.

- Ты чего чайник-то не поставил? - спросил я.

N не отвечал.

- Случилось что? - спросил я. - Проблемы какие? Почему ты молчишь?

- Да нет, - сказал он небрежно. - Никаких проблем.

- Так не молчи. Скажи что-нибудь.

- Что?

- Например, куда ходил?

- По коммерческим делам. Тебе это интересно?

- Нет.

- Зачем же спрашиваешь? Да ведь ты начал что-то рассказывать. Про какой-то дикий случай.

- Да! Так вот...

Тут он встал с кресла и прошелся по кухне. С хрустом потянулся. Широко зевнул, причем зевок был явно какой-то искусственный. Потом подошел к балконной двери.

- Не надо! - заорал я. - Не делай этого!!!

- Надо, - сказал он и открыл балконную дверь. - Надо, старик.

Ноги мои подогнулись, и я сполз на пол, все так же заваленный исписанными листами бумаги.

Солнце било прямо в мои окна, и силуэт вошедшего с балкона в кухню был черен, как протуберанец ночи, ворвавшийся в светлый день.

- Акт пятый, сцена четвертая! - сказал он со смешком и наступил мне на глотку сверкающим своим сапогом.

Я ничего не мог сделать. Я барахтался по полу, я взялся рукою за его сапог, но не в силах был сдвинуть кованый каблук с моего горла...

Мучительный кашель зрел во мне и, не находя выхода, разрывал мои легкие и бронхи...

N наклонился надо мною и сказал:

- Не сопротивляйся, старик. Пойми: так будет лучше для тебя. Я это сразу понял, как только они мне объяснили...

И я опустил руку и бросил сопротивляться.

И мне расхотелось жить, потому что все безнадежно: если я выкарабкаюсь сейчас, они придут опять, или придут другие, и никуда мне, как было ими сказано, не деться...

Ибо нет на свете таких четырех стен, в которых мог бы затвориться человек и спрятаться от них...

Потому что они - Время, а Время - повсюду, и если оставляет человека, то оставляет его навсегда...

И тогда приходят в твой дом они и уносят твои часы - часовых, приставленных к тебе Временем...

И чего стоят тогда все твои шныряния в потемках, все твои ночные бдения, отчаянья и восторги?..

И кому все это нужно? Человечеству? Которое улеглось набок и спит, тихонько сопя?.. Вечности? Вечность раскроет свою черную пасть, вберет тебя, пожует, чавкая, пососет, выплюнет то, что останется, на нечистый тротуар и побредет себе дальше, ковыряя в зубах...

И остается успокоиться и дослушать, что скажет Время, наступившее кованым сапогом тебе на горло.

А Время просморкалось, откашлялось, поправило на носу очёчки и сказало:

- ...презреть навеки и трансформировать, как никчемный элемент!..

И сложило вчетверо исписанный лист...

И швырнуло его на пол, и достало из деревянной кобуры багровый член с оптическим прицелом...

И привело приговор в исполнение...

Но это уже другая история.

стр. 1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14